Кино и религия: как российский артхаус ладит с православием

Приступаю к данной теме с большой робостью, хоть понимаю, что некоторые, без всяких сомнений, уличат автора в кощунстве. Но цель не такова. Речь пойдет об упоминании веры и религии в авторском российском кинематографе. О трактовке понятия духовности, в отсутствии которой проще обвинять других, при этом, не объяснив сути столь громкого изречения самому себе.

Умышленно не упоминаю Лунгина и прочих, чья позиция сводится к безропотному поклонению РПЦ и всепрощению безнравственности во имя пожертвований на храм. Итак, пять, на мой взгляд, наиболее любопытных образов православия в российском артхаусе.

#1

У здравомыслящих людей РПЦ уже давно перестала ассоциироваться с обителью истины. Щедрые пожертвования чиновников и последние копейки, отданными простыми рабочими и обманутыми пенсионерами, сделали церковь четвертой по могуществу веткой власти на территории России. Население, внимающее пламенным речам Дугина, чеканящему тону «благочестивого» патриарха, интуитивно понимает, что церковный бизнес никогда не знал кризиса, но продолжает относить последние деньги, заботясь о непостижимой Западу духовности. Из всех современных режиссеров авторского кино наиболее точно железную руку РПЦ (на пульсе жизни империи) изобразил Звягинцев в фильме «Левиафан». «Всякая власть от бога», — говорит местный архиерей тучному разволновавшемуся мэру, поддерживая его участие в судебном разбирательстве ради собственной выгоды. Финал ленты — изумляет. В храме, построенном на отнятой земле, архиерей обращается к прихожанам с проповедью о губительной силе зла. Двуличие, продажность, корысть церковных служащих, сговор с чиновниками и вера как манипуляция общественным сознанием ради достижения высоких экономических показателей. Работа Звягинцева — обезображенный натуралистичный портрет существующих реалий, о которых думающие граждане намеренно умалчивают, ради своей же безопасности.

#2

Истинными последователями православия, как ни странно, в российском артхаусе являются: дети, старики и безбожники. Первые верят искренне, ни на минуту не сомневаясь в данном каждому из нас небесном покровительстве. Не успев запятнать руки в крови, отслужить в Афганистане или попасть под пули чеченских боевиков, дети остаются воплощением чистоты и надежды на лучшее. В картине Вячеслава Росса «Сибирь. Монамур» главные герои — мальчик Леша, брошенный на произвол родителями, и его дед, терзающийся мыслями о будущем внука. Для веры героев не нужны ни храмы, с уносящимися в небо золотыми куполами, ни раздобревшие посредники Всевышнего, в черных рясах и на черных джипах, ни регулярный добровольно-принудительный сбор «дани». Их связь с Создателем исключительно в праведном образе жизни, в молитве и благодарности за каждый прожитый день в таежной глуши. Достаточно вспомнить эпизод, как мальчик рисует икону самостоятельно, сопровождая объяснением: «Спросишь, почему Бог желтый? — Он же светится». А в минуту недуга его стареющего родителя Лешка обращается к Творцу с просьбой об исцелении, и Господь дарует пожилому мужчине жизнь.

Фильм Сокурова «Александра» еще один пример того, что истинно-верующими могут быть пожилые люди, преодолевшие множество жизненных преград. Отправляясь на фронт к своему внуку, Александра становиться воплощением всех матерей, ожидающих сыновей с поля сражения. Показательным является эпизод, где Александра говорит: «Чего нужно в первую очередь просить у Бога? Просите разума. Сила не в оружии и не в руках…».

Удивительно, но именно закрытые, неуживчивые и неверующие герои оказываются нравственнее тех, кто пытается всюду упоминать о Высшем разуме и его силе. Показательным в этом смысле является фильм Юрия Быкова «Жить». Двое незнакомых людей оказываются в одной связке. Спасаясь бегством от преследований бандитов, несчастный Михаил спрашивает своего молчаливого жестокого попутчика о вере, и получает ответ: «Боль — есть, смерть — есть, а Бога я не видел». До самого финала мы жалеем горе-охотника, который волей случая вынужден показывать дорогу скрывающемуся от братков бойцу. Но в последнем эпизоде мягкотелый Михаил предает Андрея, а черствый бессердечный безбожник оказывается благороднее и сильнее своего попутчика.

#3

В России говорить о православной вере может быть даже важнее, чем верить. Это своеобразная социализация, возможность нормально функционировать, не выбиваясь из общества, не слывя белой вороной или шпионом «загнивающего Запада». Здесь хочется вспомнить эпизод из ужасающего фильма Алексея Балабанова «Груз 200». За обеденным столом сидят двое мужчин, один из них преподает научный атеизм и является убежденным коммунистом. На вопрос товарища, есть ли Бог, ученый отвечает: «Нет, есть движущаяся материя, данная нам в ощущениях». Такие разговоры, где каждый не ведает, о чем рассуждает и не способен принять точку зрения оппонента, характерны для авторского кино России. Картина-прощание Балабанова «Я тоже хочу» показывает другую занимательную сцену, в которой обреченные, добравшись до колокольни счастья, перед костром говорят о Боге. Спор больше похож на пьяный бред, чем на поиск истины.

#4

Еще одним образом православия является показательная набожность. То есть русские не отрекаются от своей, впитанной с материнским молоком, духовности, но и помогать ближнему своему не спешат. Вспомним хотя бы фильм Киры Муратовой «Мелодия для шарманки» (украинского производства, но сюжет которого, как и во многих работах Муратовой не апеллирует понятиями национальности), в котором выразительно показана линия обездоленных, рассчитывающих на помощь со стороны. Юродивые и сумасшедшие, на заснеженной улице, взывают к милосердию, но встречают равнодушие и черствость. Лента Муратовой — «неправильная» рождественская история, в которой нет места благости и великодушию. Младенец, странствующий с сестрой, замерзает в Рождественскую ночь на чердаке, словно в яслях. Идея такова: возможно, Пришествие Христа было напрасным, раз люди так ничего и не усвоили, не стали добрее и отзывчивее.

#5

Еще одним кинематографическим образом православия является смирение. Занятно, но РПЦ трактует истинную веру как богобоязненность и покорность, а не как покровительство Творца во всех наших благих начинаниях. Священники, которые не занимаются расхищением, объясняют отчаявшимся героям, как важно смириться с бедственным положением, принять нищету и кару, терпеть и надеяться на возможное прощение. Но, по сути, обозлившиеся недалекие люди не находят в этом успокоения, как, к примеру, в финальных эпизодах уже упоминавшегося «Левиафана» и фильма Василия Сигарева «Жить».