Став после завлекательного «Лобстера» узнаваемым в кругах поклонников арт-мейнстрима, Йоргос Лантимос возвращается к истокам. В своем втором англоязычном фильме, «Убийство священного оленя», самый успешный представитель «новой греческой волны» истязает западного зрителя возмутительными нынче языческими воззрениями о справедливости.
Лента «Убийство священного оленя» участвовала в основном конкурсе Канн-2017 и получила приз за лучший сценарий. Вопросы о том, за какие такие заслуги досталась эта награда, не покидает в течение первой половины фильма, до тех пор пока в краткой и напряженной беседе за ланчем герои не озвучат, наконец, правила игры. Когда в голове зрителя все встанет на свои места, тогда и тревожный саундтрек перестанет казаться режиссерской показухой, и неинтонированные, искусственные, словно написанные нейросетью, диалоги обретают смысл. Последнее — характерная черта работ Лантимоса и Эфтимиса Филиппу, постоянного соавтора сценариев к его фильмам. Филиппу принес режиссеру успех в первой же их совместной работе «Клык», более того, он писал и для другой знаменитой соотечественницы — Афины Рахель Цангари, и для фильма «Л», радикального победителя киевской «Молодости-2012».
В сценариях Филиппу недосказанность парадоксальным образом смешивается с многословием, и в будто бы пустой болтовне может таиться ключ к пониманию всего сюжета или отдельного персонажа. В «Убийстве священного оленя» к этому добавляется толика черного юмора и режиссерской иронии, когда, скажем, дэнс-хит Элли Гулдинг, проблеянный юной героиней, пугает больше, чем операция на открытом сердце в начальном кадре фильма. Да, свою слабость к помпезным открывающим сценам Йоргос Лантимос показывает и тут (его фильм «Альпы» зловеще начинался «Карминой Бураной», «Лобстер» — убийством животного). Но многообещающее кровавое начало быстро забывается, пока ум зрителя занимают гаданием о том, что связывает между собой главных мужских персонажей. Глава благополучного буржуазного семейства, кардиохирург Стивен Мёрфи (Колин Фаррелл) регулярно видится с неким юношей по имени Мартин (Барри Кеоган), балует подарками и вниманием, предмет которого невозможно выяснить даже по сверхвыразительному взгляду Колина Фаррелла. Чтобы сохранить интригу (блаженны будьте, адепты «твистов», ибо в «Убийстве священного оленя» таких с лихвой), можно добавить лишь то, что у Кевина есть ухоженная супруга Анна (Николь Кидман), тоже врач, но другой специализации, и двое примерных детей, дочь-подросток и сын. На эту мирную, но чересчур сдержанную в эмоциях семью падет кара, неслыханная со времен античных трагедий и ветхозаветных историй.
Древнегреческая литература — это первая очевидная зацепка для «Убийства священного оленя», но в фильме Лантимоса затронута дохристианская мораль в целом, причем в конфликте с атеистическим скепсисом современного человека. И последний явно проигрывает, упорно отказываясь брать на себя ответственность, бездействуя и уступая свое право выбора фатуму. О неизбежности расплаты застрявшему в собственном дне сурка Стивену напоминает Мартин — то ли божество, то ли его посланник, представитель закона, которому человечество следовало на заре цивилизации. Как выразитель иррационального начала, Мартин влияет на семью Мёрфи так же, как это делал другой похожий герой в «Теореме» Пазолини.
Тут стоит отметить проницательное кастинг-решение: молодой ирландец Барри Кеоган, неуклюжий и непоседливый паренек, который обычно и двух слов связать не может во время интервью, на экране преображается в фигуру инфернального толка, причем без каких-либо режиссерских подсказок. Йоргос Лантимос и с международными звездами работает как с безвестными соотечественниками — дает сценарий и просит прочитать реплики, никаких объяснений, никаких затяжных обсуждений персонажей и возможной предыстории. Потому Фаррелл, Кидман, Кеоган так и не могут объяснить, о чем картина с их участием, но идеально отыгрывают каждый отведенные им роли. Как и самые младшие исполнители, у которых тут полноценные герои, а не просто сюжетные инструменты, как это обычно бывает с детьми в кино. Недостаток эмоций в актерской игре Лантимос компенсирует операторской работой: частые микрозумы, использование широкоугольного объектива не дают расслабиться и в первый, на вид вялый, час фильма. Героев будто бы постоянно сопровождает кто-то невидимый, подобно наблюдателю в фильме Ханеке «Скрытое» — и это хорошо укладывается в идею о преследующей вине и отложенном сведении счетов.
Традиционным мотивом для Лантимоса являются патриархальные связи. В «Убийстве священного оленя» на плечи старшего мужчины должен лечь роковой выбор, и в какой-то момент остальные члены семьи даже пытаются заслужить его милость. А если патриарх непреклонен — то искать милосердия у другой могущественной мужской фигуры. В какой-то момент Лантимос даже позволяет нам увидеть точку зрения жертвенного барашка, который знает, к чему его готовят. Искупительная жертва обязательна, и выраженные в фильме клановые языческие взгляды на справедливость (о которых снимает не только Лантимос, см. «Наследство»), идут вразрез с политикой примирения, пропагандируемой современной западной культурой. И для неолиберального общества это действительно страшно — так же как другие неизбежные моральные вызовы, будь то перенаселение, или выбор позиции в сторонних военных конфликтах.
Фильм «Убийство священного оленя» открыл в Киеве фестиваль «Новое британское кино 2017». В прокат лента выходит 28 декабря.