Воспитание «Дикой розой»: как мыльные оперы изменили наши жизни

«Дикая роза»: взросление в больнице

Когда этот сериал начали показывать в Украине, мне было семь лет. Я часто болела: наемся мороженого или просто подышу холодным воздухом зимой — опухали гланды, и мама, несмотря на протесты отца, настояла на том, чтобы мне их вырезали. Для меня это, конечно, был настоящий шок и удар для психики: я всегда боялась врачей, а здесь мне предстояло пережить саму операцию, да еще и какое-то время провести в больнице после нее. Мама каждый день приходила меня поддерживать и ее приход совпадал с показом «Дикой розы» по телевизору. До этого я смотрела одни лишь диснеевские мультики и была обычным «светлым» и жизнерадостным ребенком. Но вот это все: ужас больницы, пациенты, «Дикая роза», мама, которая пахла взрослыми духами и держала за руку, допотопный телевизор — смешалось в одно мощное впечатление, которое подвыветрило из меня всю привычную «детскость». Из больницы я уже вышла взрослее, чем положено. Тогда я смотрела на женщин всех возрастов, которые, как и я, смотрели «Дикую розу», охали, возмущались, умилялись: старые бабушки, молодые девушки, ровесницы моей мамы. Я впитывала как губка все их жесты и фразы, а героиня Вероники Кастро — сильная, независимая и горделивая — будто бы подытоживала все, что видела вокруг, и какое-то время была моим кумиром (сериал я, разумеется, смотрела и дома, когда меня уже выписали). Но потом я услышала группу Spice Girls…

«Просто Мария»: первая несчастная любовь

1993 год, мне 10 лет: половое созревание еще не наступило, но я уже начал догадываться о каких-то «взрослых» вещах. Эти смутные догадки меня будоражили и волновали, да и отношение к девочкам тоже поменялось. Раньше я относился к ним равнодушно и даже снисходительно (ну, а как еще — на дерево залезать им трудно, бегать с мячом долго не могут, часто ревут). Но потом начал избегать с ними прямых контактов: сверстниц держал на дистанции и наблюдал за их поведением, стал замечать множество отличий. По телеку тогда как раз показывали «Просто Марию» и ее любила смотреть моя старшая сестра со своими подружками. Ей было 16, подружкам — примерно столько же. И, конечно же, в одну из подружек я крепко и безответно влюбился. Ее звали Кристина. О своей любви я никому не рассказывал, да и сам не особенно понимал, что со мной творится. Часто представлял, как мы с ней во что-то играем вдвоем (ну, безо всякой пошлости). Или как она мажет меня мазью «звездочка» и укрывает на ночь. Затем, возвращаясь домой после игры в футбол во дворе, я увидел, как Кристина зажимается возле подъезда с каким-то парнем. Это меня здорово подкосило: я быстро побежал домой, а затем долго плакал в подушку и, опять-таки, не понимал, почему. А затем, когда к сестре пришли подружки, чтобы в очередной раз посмотреть «Просто Марию», я ни с того ни с сего вбежал в комнату, ухватил Кристину за ногу и начал изо всех сил тянуть. Это была какая-то неконтролируемая вспышка эмоций, сестра потом сказала, что у меня было очень жуткое лицо, потусторонний взгляд. Интересно было бы найти эту Кристину сейчас.

«Санта-Барбара»: семейные ценности

Я была в первом классе, когда родители начали смотреть «Санта-Барбару». Я за это их терпеть не могла: к моменту начала сериала я как раз возвращалась с очередного кружка из ДДЮТ (танцы, пение, рисование) и мне не терпелось поделиться впечатлениями. Но родители, уставшие после работы, только вяло кивали на мои рассказы и трепали по голове, а иногда и вовсе раздражались, посылали в свою комнату, чтобы не мешала им смотреть. «Санта-Барбара» казалась мне воплощением зла. Затем мама с папой развелись, когда я была в 7 классе. Сериал еще шел, жить я осталась с мамой, и видела, как она по-прежнему его смотрит, но часто — со слезами на глазах. Я уходила в свою комнату и тоже плакала: тогда я бы многое отдала за то, чтобы родители снова вместе смотрели «Санта-Барбару» как раньше и ругала себя за то, что устраивала им истерики. А сейчас, когда кто-то произносит название сериала в обычном разговоре, меня всю передергивает.

«Клон»: неоправданная жестокость

Я был хилым и худым ребенком: капризничал с едой, зарядку по утрам делать отказывался, ни на какие спортивные секции не ходил. Родители меня баловали, я был совсем «домашним», поэтому во дворе появлялся нечасто. А если и выходил погулять, то в компанию меня брали неохотно, и я это чувствовал. От явных издевок и побоев меня, наверное, спасало только то, что дети из соседних домов ко мне привыкли: все мы друг друга знали уже не один год. Я не был «чужим», но и своим в их компании стать тоже не мог. Между нами был такой негласный договор: они меня не трогают, а я не лезу к ним. В основном я просто бродил по всяким закоулкам или забирался высоко на дерево и наблюдал, как они играют. А по вечерам смотрел с родителями и бабушкой сериал «Клон». Я был в третьем классе и толком ничего не понимал в происходящем на экране, но мне нравилось быть рядом с семьей.

Затем в наш дом переехала новая семья: мама, дочка, бабушка, дедушка. Дочку звали Дженнифер, и она от нас отличалась — у нее была смуглая кожа. Это из-за папы-кубинца, которого звали Хорхе. Этот Хорхе переехал работать в Москву и пересылал семье деньги сюда в Украину, на них они и жили. Приезжал к ним он редко, и это сказывалось на дочке: она была молчаливой, замкнутой, всегда напряженной. Дети — существа жестокие, поэтому, когда они, наконец, встретили чужака, они тут же взяли его в оборот. Дженнифер дразнили из-за цвета ее кожи, обзывали ее отца — в общем, третировали на полную катушку. Я сидел на дереве и наблюдал за их издевательствами и трусливо радовался тому, что меня никто не трогает, и вообще меня ждут бабушкины котлеты и «Клон». Дженнифер всегда молча сносила их оскорбления. Но в какой-то из дней самый наглый из детей — рыжый парень по имени Витя — крикнул ей что-то особенно обидное (я не услышал что именно). Я впервые увидел, как эта девочка заплакала. Как-то по-особенному заплакала: без этих противных громких интонаций, без писка, а очень горько. Остальные дети притихли, но Витя слишком разошелся и продолжал куражиться. Дженнифер сидела и плакала. Во мне что-то сломалось и я кубарем скатился с дерева, подбежал к Вите и ударил его кулаком по губам. Он опешил и сопротивления не оказывал, а я как с цепи сорвался: несмотря на свою хилость, повалил его на землю, бил ладошками (драться я, конечно, не умел), из глаз у меня тоже текли слезы и я кричал: «Заткнись! Заткнись! Заткнись!». Нас разняли, меня трясло еще примерно пару часов, затем бабушка накапала мне валерьянки и я уснул. Затем пришли разбираться родители Вити, но это уже совсем другая история.